Информации же вокруг имелось в избытке. Можно было просто-таки купаться в ней, есть её, пить, поглощать гектолитрами.
Судя по множеству изречений и транспарантов, в изобилии украшавших улицы, все технеты были равны, поскольку были произведены на свет одним и тем же образом, не имели ни родителей, ни детей, и общим родителем, от которого все они наследовали одно и то же, считалось государство, не знавшее любимых или нелюбимых сыновей и дочерей — все были одинаковы. И им самим, каждому технету, наследовало тоже государство, они ничего не копили, потому что в конечном итоге всё возвращалось к истоку, причине и обладателю всего — к Технеции. Это была, безусловно, очень ценная информация, потому что психология жителей любой страны основывается прежде всего на их отношении к собственности; у технетов же должно было иметься что-то вроде психологии; пусть они были всего лишь подобием людей — значит, хотя бы подобие психологии тоже существовало. И проявлялось наверняка и в этих самых лозунгах — хотя, как прекрасно знал Милов, содержание официальных формулировок нередко не только не соответствует истинным мыслям населения, но прямо противоречит им. И всё-таки в любом случае начинать следовало с официального, чтобы потом либо принимать его как истину, либо же использовать от противного. То, что он видел на улицах, не очень вязалось с идеей равенства и ненакопительства. Конечно, не для такого анализа был он сюда заслан, но и эту информацию никак нельзя было назвать излишней.
Черным по белому, лозунги всё тянулись по сторонам, однообразные, располагавшиеся сериями; прочитав одну такую серию, можно было не тратить времени на остальные. Были они просты и рассчитаны на легкое запоминание, не заставляли думать, но утверждали непреложные истины. «Мы пришли на смену людям. Люди владели Землей сто тысяч лет, у нас впереди — миллион». «Людское — устарело. Несите в мир новое. Все новое — технетское. Все технетское — новое». «Люди уходят. Долг технетов — помочь им уйти». «Гуманизм — недостаток рационального мышления. Технецизм есть рациональное мышление, реализованное на практике». «Технетов мало. Но Земля содрогается от их поступи». «Технет — высшее существо во Вселенной». В содержание надписей можно было не вдумываться, но звучали они приятно. «Счастье — это спокойствие и единообразие. Технеция — мир счастья». И так далее. Это было уж и совсем оптимистично.
Были, правда, и другие надписи — вернее, следы их: написанные черным или синим на стенах домов, надписи эти были тщательно замазаны, но местами проступали отдельные слова, а то и целые фразы. «Ассимилируемся среди…» «Мы подобны людям. Почему же нам не быть людьми?». «Вернем…» — дальше было неразличимо, может быть, слово было «Вернемся», теперь уже нельзя было угадать. Но, во всяком случае, существовало здесь, выходит, и другое направление мыслей — и не казалось невероятным, что именно с проявлением иных мнений были связаны следы беспорядков. Правда, пока нельзя было сказать, принадлежали оппозиционные идеи технетам, или, может быть, то были попытки уцелевших тут людей вернуть прошлое?
«Ну, поживем — увидим… — думал Милов как-то отстраненно, словно все это его не касалось. — Не могу сказать, что мне здесь очень уж нравится, скорее наоборот; может быть, память мешает увидеть все это непредвзятым зрением — память о том, как здесь было когда-то, при людском правлении (хотя теперь, задним числом, понимаешь, что начала технецизма существовали уже и тоща, только носителями их в ту пору были люди, технетов просто еще не успели изобрести. Не нравится мне. Но ведь я — человек, таким родился и таким умру». — Такие мысли приходили в голову Милову, пока он в общепринятом ритме продвигался по центру Текниса, бывшего Омниса.
Он дошел до ближайшего перекрестка. Дождавшись разрешающего сигнала, перешел на другую сторону улицы и двинулся в обратном направлении. В его распоряжении оставалось еще несколько минут, и это время он должен был провести так, чтобы не обратить на себя ничьего внимания. Технет среди технетов; таким он должен был представляться любому.
«И, быть может, раньше умру, чем мне хотелось бы, — подумал он; конечно, если бы я располагал временем всё обдумать, как следует, я даже и за такие деньги не пошел бы на авантюру, какой эта операция на поверку оказывается. Да и так не пошел бы за деньги; но если есть хоть какая-то надежда разобраться — не с людьми, это проблема не такая уж срочная — и не с технологией изготовления андроидов: тут тоже несколько недель туда или сюда ничего не решают; но если то, о чем мне говорили, действительно должно произойти — теперь уже через… через сто шестьдесят часов примерно — то вот это такая вещь, ради которой можно и рискнуть собственным долголетием. Несмотря на то, что шансов выпутаться из этой истории у меня, откровенно говоря, до прискорбия мало. Уже почти сутки, как я в стране, а еще совершенно не представляю, с чего начать. Тупик. Окажись я таким образом в любом нормальном государстве со столь же затрудненным выездом — нашел бы какую-то, пусть неофициальную поддержку в посольстве или хотя бы консульстве; или отыскал бы наверняка бывших соотечественников — их сейчас по всему миру пораскидано, и они если даже не помогли бы практически, то по крайней мере снабдили нужной информацией, чтобы представить, что здесь возможно, а что совершенно исключается. И они наверняка есть, только — где? Они ведь — люди… Впору мне уподобиться Диогену — включить фонарик и отправиться на поиски человека.
Только не затянулись бы эти поиски, — думал он дальше. — Едва успею начать — и сцапают меня, жизнерадостного, и придет мне конец. Ведь, если исходить из того, что мне уже известно — я, не успев и двух шагов сделать, уже оказался в розыске; это чревато опасностями. Собственно говоря, не так уж и мало я прожил, в прежние времена люди в моем возрасте считались стариками — да и были ими, наверное; а я вот себя таковым не чувствую, но это — мое личное дело, а объективно — мне даже не очень обидно будет помереть. Объективно, окулярно… Идиотские какие-то слова. Слишком много слов. Вот технеты молодцы: из того языка, что они благополучно унаследовали от своих создателей, оставили, по-моему, слов пятьсот, от силы пятьсот пятьдесят — и прекрасно ими обходятся, не засоряя пространства лишней лексикой…»
А впрочем (пришло ему в голову), какого черта возникли вдруг такие настроения? Ведь вот из уличного происшествия ты все же выкрутился без особых усилий, профессионал как-никак?..
5
(159 часов до)
Все же он был внутренне напряжен до предела, хотя всеми доступными ему способами убедился в том, что непосредственной опасности для него сейчас не было. Однако, как острил порою тот же Мерцалов, по старой, придуманной Миловым кличке — Рокамболь с карамболями, — «пережженного Бог пережжет».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});